Возроди во мне жизнь - Страница 12

Он устроился на работу помощником священника-испанца, служившего мессу в Мискоаке. К сожалению, проработал он недолго, поскольку Обрегон наложил на церковь контрибуцию в пятьсот тысяч песо, и когда священники не смогли ее выплатить, вызвал их в свой штаб. Андрес сопровождал туда падре Хосе, человека весьма богатого, и собственными ушами слышал, как тот клянется именем Пресвятой девы из Ковадонги, что беден, как церковная мышь. Обрегон приказал арестовать мексиканских священников и выпустил иностранцев — при условии, что те немедленно покинут страну. В тот же день падре Хосе распрощался с прихожанами и отбыл в Веракрус с чемоданом, полным золота. Во всяком случае, так решил Андрес, который нес чемодан до вокзала.

Дальше все пошло только хуже. Коровы стали давать меньше молока и вконец отощали. Эулалия и Андрес бродили по городу, выискивая, где бы подешевле купить хлеба или угля. Часто они не находили ни того ни другого, а если и находили, у них все равно не было денег, чтобы заплатить.

В марте, к великой радости дона Рефухио и его дочери, армия Юга снова заняла город; Обрегон бежал из Мехико накануне вечером. Вслед за армией в Мехико прибыли президент Конвента и большая часть делегатов.

Эулалия и ее отец были преисполнены самых радужных надежд, которых Андрес не разделял. К тому времени Эулалия снова забеременела. Жалованье на ферме платили нерегулярно, и денег постоянно не хватало. Андреса раздражали иллюзии жены. Он даже хотел уйти от нее. Теперь, спустя почти двадцать лет, он сам не мог объяснить, почему тогда не ушел.

Эулалия была уверена, что сеньоры из Конвента просто не знают, в каких ужасных условиях живут люди, поэтому, услышав, что народ с пустыми корзинами собирается выйти и помешать провести сессию, требуя хлеба, она, недолго думая, отправилась вместе со всеми. Андрес не хотел ее сопровождать, но, увидев, как она радостно выходит из дома с закутанной в платок дочкой на руках, все же последовал за ней.

— Хлеба! Хлеба! — кричала толпа, выставляя на всеобщее обозрение пустые корзины и голодных детей. Его жена кричала вместе с остальными, а сам Андрес лишь шепотом матерился, не сомневаясь, что этим они все равно ничего не добьются.

Представитель Конвента объявил народу, что на покупку товаров первой необходимости будет выделена сумма в пять миллионов песо.

— Теперь у нас будет еда, — объявила Эулалия на следующий день, доставая большую корзину и собираясь на распродажу дешевой кукурузы, которая должна была состояться во дворе школы горного дела.

На этот раз Андрес с ней не пошел. Он смотрел, как она уходит — тощая, с синяками под глазами, выступающим животом и малышкой, завернутой в платок. От прежней Эулалии осталась лишь неотразимая улыбка. Андрес решил, что жена сходит с ума, и в растерянности закурил, опустившись на пол.

Когда наступил вечер, а Эулалия так и не вернулась, он отправился ее искать. Добравшись до школы горного дела, он обнаружил там лишь нескольких солдат, подбирающих разбросанную обувь, да кучу пустых корзин. И ни единого кукурузного зернышка. Как выяснилось, за дешевой кукурузой сюда рванули со всего города более десяти тысяч человек. Люди остервенело дрались за каждое зернышко. Народу собралось столько, что многих попросту раздавили. Более двухсот человек попали в больницы Красного Креста; одни почти задохнулись, зажатые со всех сторон, другие получили солнечный удар.

Андрес нашел Эулалию в старой больнице Красного Креста. Она лежала на койке вместе с раненой в голову дочкой и встретила мужа неизменной улыбкой.

Она ничего не сказала — лишь раскрыла ладонь, на которой лежало кукурузное зернышко. Увидев его испуганный взгляд, она раскрыла другую ладонь.

— Вот еще, — прошептала она.

Получив на ферме жалованье в десять песо, они почувствовали себя настоящими богачами и отправились на рынок Сан-Хуан купить еды. Они прибыли туда к полудню. Почти все лавки были закрыты. Перед дверью пекарни стояла толпа женщин, громко крича и молотя в нее кулаками.

Идем туда! — засмеялась Эулалия, и тут же стала ломиться в дверь изо всех оставшихся сил.

Внезапно дверь распахнулась, не выдержав напора, и толпа осатаневших от голода женщин ворвалась внутрь, где они принялись драться за хлеб, швыряя его в свои корзины. Андрес наблюдал за этой безобразной дракой, к которой присоединился пекарь-испанец, пытаясь помешать женщинам растаскивать хлеб на дармовщинку. Пекарь вырывал у женщин корзины, чтобы достать из них хлеб, который они успели туда натолкать. Когда одна из них схватила стоящий на прилавке лоток с булками и принялась ссыпать их в свою корзину, пекарь ухватил ее за косы, пытаясь оттащить прочь.

В деревянном ящике под прилавком Андрес обнаружил немного денег, поспешно выгреб всю наличность и разглядел Эулалию в самой свалке, сплетении рук и платков, где женщины подбирали крошки и надкусывали свою добычу. Андрес пробрался к выходу и позвал жену. Она показала ему надкусанную буханку, которую сжимала в руке, и сверкнула улыбкой с крошками в зубах. Андрес выпихнул ее за дверь и потащил за собой.

— А ты что же — так ничего и не добыл? — спросила Эулалия, недоумевая, почему они сбежали от такого развлечения в самый разгар.

Андрес не ответил. По дороге домой он предоставил ей грызть булку с анисом, а когда они вернулись на ферму, заявил, что не даст ей ни кусочка хлеба, потому что она никчемная тупица.

Дон Рефухио оставался дома присматривать за малышкой и качать ее в люльке, привязанной к потолку. Счастливая Эулалия протянула стареющему пророку хлеб из корзины. Андрес, глядя, как она смеется, обнимая отца и дочку, решил приберечь деньги на черный день. Но поскольку Эулалия не переставала его бранить, он вытряхнул из сумки все деньги, которые собрался припрятать.