Возроди во мне жизнь - Страница 26

Вся жизнь Пуэблы вертелась вокруг крытой галереи. Именно там Эспиноса показывал свой фильм, когда конкурент ударил его ножом, именно туда приходила Магдалена Майнес, чтобы похвастаться новым платьем — до того, как с ней случилась беда. Потому что вся ее жизнь круто переменилась после того, как убили ее отца. Ее платья были всегда тщательно отутюжены — ни единой морщинки; вся одежда в таком идеальном порядке, что, казалось, надета не на живого человека, а на манекен. Ее семья была не слишком богата, но жила на широкую ногу. Мы встречались довольно часто, поскольку Андрес вел какие-то дела с отцом Магдалены. Похоже, все вели дела с Андресом.

Магдалена была любимицей своего отца-адвоката. По воскресеньям он всегда брал ее с собой в казино «Сельва-Куэрнавака». Однажды мы с мужем встретили их там. Магда была в цветастом шелковом платье, с гребнями в волосах. Перед ней стоял бокал лимонада, который она потягивала через соломинку.

Когда мы вошли, они с отцом сидели в саду, за столиком с видом на бассейн. Мы привели с собой всех детей. При виде нас адвокат поднялся и отошел с Адресом в сторонку, чтобы поговорить без свидетелей. Магда завела какой-то пустой разговор о погоде, не выпуская при этом из виду отца. Вскоре он вернулся к нашему столику и немедленно удалился вместе с дочерью, что-то у нее спросив, и она тут же превратилась из легкомысленной девушки в серьезную. Меня удивила столь резкая перемена в ее поведении, но вокруг происходило столько странностей, что я не обратила на это особого внимания. Уже в машине, на пути в Пуэблу, я спросила у Андреса, что между ними произошло, и он ответил, что меня это не касается. Так что я вскоре забыла о Майнесах.

Через несколько месяцев адвокат внезапно исчез. Его похитили по дороге домой.

Магда пришла ко мне. Она была просто очаровательна в костюме из альпаки и серой шелковой блузке.

— Три дня назад папа пошел в кино и до сих пор не вернулся, — сказала она.

Я хотела ответить, что возможно, ее отец задержался у любовницы, но ничего не сказала; лишь молча разглядывала свои руки, словно я в чем-то виновата.

— Не будете ли вы так добры спросить мужа, что с ним могло случиться? — попросила она.

— Конечно, я спрошу у него, вот только не уверена, что это поможет. Он никогда не рассказывает о своих делах.

— Но люди говорят, что вы можете на него повлиять.

— Мало ли что говорят люди! Например, что ты спишь со своим отцом. Но это же на самом деле не так?

— Лучше бы это было так, сеньора, — ответила она, встала и ушла.

Три дня спустя адвокат нашелся — разрезанным на куски. Части его тела были уложены в большую корзину, которую кто-то доставил прямо к порогу его дома.

Я узнала об этом в полдень. Когда Офелия меня причесывала, в парикмахерскую вошли несколько старух, что-то возбужденно обсуждая между собой. Офелия как раз прикалывала мне фальшивую косу; увидев в зеркале слезы у меня на глазах, она даже встревожилась, что опять сделала что-то не так. Я сидела неподвижно, пока она втыкала шпильки мне в волосы. В салоне царила тишина; старухи смотрели на меня такими глазами, словно я держала в руке окровавленный нож. Я сидела, закусив губу, изо всех сил сдерживая слезы, пока Маура красила мне ногти. Мне не давали покоя мысли об убитом адвокате, который был так красив и умен, которым все так восхищались.

Едва освободившись, я тут же бросилась в дом Майнесов. Там было полно народу. Вдова сидела, опустив голову, в окружении младших детей. Она была так пугающе неподвижна, что тоже казалась мертвой.

Меня заметила только Магдалена, стоявшая возле гроба. Я так и не решилась к ней подойти; мне нечего было ей сказать, я хотела лишь увидеть ее, а заодно посмотреть, здесь ли венок, который прислал Андрес, или его выбросили за дверь. Андрес всегда изображал скорбящего; когда кого-то убивали по его приказу или кто-то бесследно исчезал к несомненной его выгоде, он присылал огромные венки — настолько огромные, что они с трудом проходили в двери дома, где стоял гроб с покойником.

Я шептала «Аве, Мария», одновременно просматривая надписи на венках и букетах. Ни на одном из них не было надписи: «От Андреса Асенсио и его семьи». Когда началась панихида, я встала, чтобы посмотреть, не валяется ли венок снаружи, однако, не успела я добраться до выхода, как вдруг увидела двух мужчин, вносящих венок, заказанный Андресом на рынке Ла-Виктория. Они с трудом протащили его сквозь дверь.

Я вышла на улицу. Мне вдруг пришло в голову, что Офелия может знать, что случилось; я была уверена, что кто-то из женщин, которых она причесывала сегодня утром, наверняка ей что-то рассказал. Я снова вернулась в салон.

Она знала не более того, о чем я уже и сама догадывалась. Говорили, что адвоката убил Андрес, больше просто некому; но никаких доказательств. Тем не менее, мне сразу вспомнился их разговор в «Куэрнаваке» и умоляющий взгляд Мадгалены, устремленный на отца.

Вернувшись домой, я заперлась в своей гостиной. Сначала я обгрызла с ногтей лак, а потом и сами ногти. Я ненавидела генерала. Даже не знаю, чего мне больше хотелось: то ли выйти к нему навстречу и потребовать объяснений, то ли навсегда запереться в комнате, чтобы никогда больше его не видеть.

Наконец, он вернулся домой: я услышала внизу его смех. Я слышала, как он отстегивает шпоры, как поднимается по лестнице, как идет по коридору к моей комнате. Он остановился и с силой толкнул дверь. Обнаружив, что дверь не открывается, он начал скандалить:

— Еще никто и никогда не запирал передо мной дверей, Каталина! Я в своем доме и имею право ходить, куда захочу. Открой дверь, не валяй дурака!