Возроди во мне жизнь - Страница 29

Войдя в кабинет мужа, я вместо того, чтобы повесить костюм, прижала его к себе и закружилась с ним в танце.

— Ты сегодня так прелестна, Каталина, — заметил он, едва я вошла. — Чем ты сегодня занималась?

— Купила себе три платья, заглянула в «Железный дворец» , где меня обобрали почти до нитки, а потом снова пела в машине под музыку.

— Но ты хотя бы передала Фернандо мое сообщение, прежде чем заниматься своими глупостями?

— Разумеется, прежде всего я встретилась с Фернандо, а потом уже занялась другими делами.

— Да уж конечно педики всегда так вдохновляют! — сказал Андрес своему секретарю. — Женщины любят с ними поболтать. И что они в них находят? Сказать по правде, когда мы с ним познакомились, я заревновал не на шутку и готов был запереть Каталину на ключ. Но теперь-то я понимаю, что это единственный парень, наедине с которым я могу спокойно ее оставить. Так что пусть себе развлекается!

На следующий день я отправилась к Пепе, чтобы поведать ей о своем разочаровании. Я была уверена, что застану ее дома, потому что она никуда не выходит, и была крайне удивлена, обнаружив, что ее нет. Муж Пепы, чья ревность, усугубленная бездетностью, с каждым днем только росла, по-прежнему держал ее взаперти. Как-то вечером ей удалось-таки на часок улизнуть из дома — так после этого он заставил ее встать на колени перед распятием, попросить у него прощения и поклясться, что она по-прежнему ему верна.

Так что я навещала Пепу в ее доме. Она жила в золотой клетке, набитой добром. Двор ее дома был полон птиц, а в доме — множество мягких кресел, полированных столиков, стеклянных горок и бесчисленных ковров. Вся еда у нее на кухне готовилась на оливковом масле, вплоть до фасоли, а для мужа она готовила собственноручно. Пепа утверждала, что по-прежнему безумно влюблена в него. День за днем она проводила, вытирая пыль, полируя мебель и поливая цветы. Глядя на нее, можно было подумать, что ее муж — единственный мужчина на всем белом свете, и никто не в силах заставить ее усомниться в этом. Напрасно Моника пыталась открыть ей глаза, внушая, что на дворе — тридцатые годы двадцатого века, а ее муж — невыносимый тип, что давно пора его бросить, чтобы снова свободно ходить по улицам, ни перед кем не отчитываясь. Пепа в ответ лишь ласково зажала ей рот и спросила, не хочет ли она выпить чаю с ореховым печеньем.

— Ты все такая же чокнутая, — ответила Моника. — Правде ведь, Каталина?

— Не в большей степени, чем я.

Когда муж Моники заболел, ей пришлось поступить на работу. Она отдала детей в детский сад и устроилась на фабримку.

— Итак, похоже, я здесь единственная нормальная женщина, имеющая нормального мужа, — рассмеялась она тогда.

Я присела на чугунную скамейку, стоящую под усыпанной фиолетовыми цветами жакарандой. Горничная в переднике принесла мне бокал лимонада и сказала, что сеньора всегда возвращается домой ровно к половине первого. Я ничего не поняла, но решила подождать пятнадцать минут.

И действительно, когда старые фамильные часы пробили двенадцать тридцать, в дверях показалась Пепа и направилась прямиком к моей скамейке.

Она была все такая же — ни следа косметики на лице, волосы заплетены в косу и уложены на затылке, и двигалась она легко, как ребенок; но что-то новое, странное сквозило теперь в ее глазах, в губах, в улыбке.

— Сдается мне, у тебя завелся сердечный друг, — сказала я, смеясь.

— Есть один, — ответила она, присаживаясь рядом со мной на скамейку.

Она выглядела такой спокойной, какой я давно ее не видела.

Оказалось, что они встречаются по утрам. Каждый день они проводили вместе два часа — с половины одиннадцатого до половины первого. Для своих встреч они сняли маленькую комнатушку неподалеку от рынка Ла-Виктория. Кем он был? Единственным человеком, которому муж Пепы безоговорочно доверял. Короче говоря, врач, который лечил Пепу после очередной неудачной беременности — а таких беременностей у нее было три. Красивый мужчина и самый известный в городе акушер. Половина женщин в городе мечтала завести с ним роман; многие стремились попасть к нему на консультацию, словно на благотворительный бал в «Красном Кресте». И вот оказалось, что он, несмотря на все трудности, завел интрижку с Пепой.

— Мы счастливы, как боги, — заявила она и счастливо рассмеялась таким же нежным и звонким смехом, как до замужества. Выглядела она просто чудесно. Я даже представить себе не могла, что она может быть столь очаровательной.

— А твой муж? — спросила я.

— Он ничего не замечает. Только и знает, что рифмовать «кровь» и «любовь».

— А у тебя как дела?

— Примерно так же, — ответила я.

Что еще я могла сказать? Мой дурацкий роман с Арисменди мог бы развлечь несчастную тоскующую женщину, которую муж держит взаперти, но как я могла рассказать о нем новой Пепе — богине, пребывающей на седьмом небе от счастья? Было бы просто кощунством нарушить ее идиллию подобной пошлостью. Поэтому я просто поцеловала ее и пошла домой, завидуя ее блаженству.

Глава 9

Я не могла понять, как Фито исхитрился стать министром обороны, но я не понимала, и как он стал заместителем министра, и даже как был директором чего-то там, когда Андрес пригласил его на наше бракосочетание в качестве свидетеля.

Но даже Андреса удивило, когда на стенах столичных зданий появились листовки, подписанные генералом Хуаном де Торре, где Родольфо Кампоса выдвигали в президенты республики.

Полагаю, что и сам Родольфо удивился, поскольку поспешил заявить, что это наглая провокация, он всегда был предан генералу Агирре, и все его помыслы сосредоточены на том, чтобы верно ему служить, а о большем он никогда и не помышлял.