Возроди во мне жизнь - Страница 31

— Так ты говоришь, тот, что справа, тоже хочет стать президентом? — спросила Моника. — Извини, подруга, но я ставлю на него.

В конце концов оба пересели за наш столик. У Матео Подана оказался острый и злой язык; ничуть не смущаясь, он стал поливать грязью нашего кума Кампоса, как если бы я была Долорес дель Рио или кем-то еще, но только не супругой Андреса Асенсио. Бальдерас же был очарован Моникой и в конце концов попросил у нее адрес и всё такое прочее.

Только к семи часам вечера мы покинули ресторан. В результате мы вернулись в Пуэблу так поздно, что с мужем Моники едва не случился инфаркт, а мой собственный был уже в курсе всего; он знал даже о том, что мне понравились руки Подана с длинными пальцами.

— Кто тебе разрешал строить ему глазки? — спросил он, когда я в первом часу ночи, беспечно напевая, вошла в нашу спальню.

— Я разрешила, — ответила я с таким спокойствием, что он невольно рассмеялся, а потом начал орать и остановился, только когда я уже натянула ночную рубашку и заявила:

— Ну, не драматизируй. Или ты и в самом деле веришь, что Тюфяк может быть президентом? Не стоит класть все яйца в одну корзину. И прошу, избавь меня от этих телохранителей. Они не стоят своего жалованья. В любом случае, я играю на твоей стороне, и ты это знаешь.

В начале следующего года стало понятно, что Родольфо непременно выставит свою кандидатуру, особенно после убийства генерала Нарваэса. По словам Андреса, этот «тупица и придурок» ничего другого и не заслуживал. Иначе разве пришло бы ему в голову затевать военный переворот?

Родольфо, как министр обороны, отдал военным приказ проявить милосердие к заключенным и принять капитуляцию мятежников, сложивших оружие. Потом отказался от своих слов, чтобы его не обвинили в попытке приобрести тем самым сторонников.

— Этот козел просто спятил! — в сердцах бросил Андрес. — Нельзя усидеть на двух стульях!

К тому времени он окончательно пришел к выводу, что в президенты кум не годится. Тогда он решил наладить отношения с Бальдерасом, и мы стали приглашать его на ужины вместе с Моникой. Кроме него, мы приглашали также Флореса Плиего и весь Кабинет министров — по одному. Но было поздно: Родольфо успел сделаться слишком популярным. На выборах в Веракрусе двадцать четыре губернатора проголосовали в его пользу, и Андрес вынужден был туда поехать. Он рвал и метал, как говорили, но все же поехал. В стенах нашей спальни он материл своего кума, а за ее пределами — поздравлял его с успехом. С этой минуты он возненавидел Мартина Сьенфуэгоса. Он не выносил, что тот рьяно занялся выборами, при этом не посоветовавшись с ним, лишь сообщил о свершившемся факте. Что еще хуже, сам Родольфо стал считать Сьенфуэгоса своим другом и перестал советоваться с Андресом, как раньше.

Лишь после создания Революционного комитета национального возрождения, который выдвинул на пост президента генерала Браво, Фито вдруг вспомнил, что у него есть очень умный кум и даже навестил нас в Пуэбле, чтобы поговорить с ним.

В это время в город прибыл полковник Фульхенсио Батиста, только что пришедший к власти на Кубе. Они с Родольфо получили приглашение позавтракать в нашем доме.

— Знаешь, когда этот герой кубинской демократии отойдет от власти? — спросил у меня Андрес, едва они вышли за дверь. — Никогда. Если этого козла никто не пристрелит, он проторчит у власти еще добрых сорок лет.

Я попыталась обернуть все в шутку, сказав, что такое вполне можно устроить и в Мексике.

— Разумеется, я бы не возражал, — ответил он. — И тогда не видать президентского кресла ни этому козлу Фито, ни его дружку Сьенфуэгосу. Но меня не привлекает перспектива провести ближайшие шесть лет в этом бардаке, предпочитаю выстроить прочный плацдарм, и тогда уж сам буду дергать за ниточки шута-президента.

Он делал все, чтобы напугать сторонников его кума. Как-то вечером, во время игры в домино, он вновь обозвал его тупицей и заявил, что президентом ему не бывать. Три дня спустя состоялась встреча губернаторов, выдвигающих кандидатуру Кампоса на пост президента. Андрес, вместо того, чтобы отправиться на пленум, проходивший в кинотеатре «Регис», пришел на обед, устроенный Бальдерасом для работников прессы, где заявил, что нечего даже надеяться, будто в нашей стране возможны демократические выборы, ибо он не сомневается, что губернаторы подтасовали результаты голосования.

Несколько дней спустя рабочие из профсоюза решили поддержать Фито; митинг на стадионе в Мехико закончился выступлением крестьян, бросающих в воздух шляпы с криками:

— Да здравствует Кампос!

Мы вернулись в Пуэблу. Андрес выглядел, как мокрая курица. Я старалась с ним не заговаривать: все равно ничего, кроме злобного ворчания и проклятий, я бы не услышала. Но однажды утром, как всегда, просмотрев «Аванте», Андрес несколько взбодрился, настроение у него явно улучшилось. Едва он, весело насвистывая, вышел из дома, я тут же схватила газету. Любопытство одолевало меня сильнее, чем когда-либо. Я не поняла, что ему так понравилось. Газета пестрела обвинениями, направленными против него и его кума. Журналистская братия хором утверждала, что хваленый кандидат в президенты, как и губернатор, замешан в преступлениях, совершенных в Атенсинго и Атлиско, что у него есть дом неподалеку от проныры Хайса, построенный на земле, принадлежавшей крестьянам, что Родольфо и Андрес вместе с Хайсом украли государственные деньги и что у них на счетах в американских банках больше шести миллионов песо.

Статья заканчивалась утверждением, что кандидат и его сообщник-губернатор виновны в многочисленных убийствах, хотя свидетели и боятся говорить.