Возроди во мне жизнь - Страница 79

— Ну что ж, — сказала она. — Я рада за тебя. Вдовство, знаешь ли, просто идеальное состояние для женщины. Супруг переселяется в мир иной, она отдает дань его памяти, как положено, а в остальном может делать все, что захочет, в том числе и то, чего не могла себе позволить при нем. Так вот, поверь моему опыту, что нет для женщины лучшего состояния, чем вдовство. Да еще в твоем возрасте. Если ты не повторишь свою ошибку, связав судьбу с другим мужчиной, скоро сама увидишь, что жизнь меняется к лучшему. Быть может, несколько неуместно тебе об этом говорить, но это правда, да простит меня покойник.

Было уже шесть часов утра, когда я решила, что пора переодеться и привести себя в порядок. К этому времени в гостиной уже почти никого не осталось. Я подошла к открытому гробу и посмотрела в лицо мертвому Андресу. Я надеялась увидеть какую-то мягкость в его чертах, сожаление о той боли, которую он причинил мне за годы совместной жизни. Но увидела лишь ту жесткую непримиримую гримасу, которая всегда проступала на его лице, когда он сердился, целыми днями не желая со мной разговаривать, озабоченный какими-то своими проблемами и мучимый головной болью, мешающей ему заснуть.

— Прощай, Андрес, — сказала я.

Скоро за тобой приедут, чтобы отвезти тебя в Сакатлан. Ты всегда хотел, чтобы тебя похоронили там, и Фито настроен тебе потакать. Как же ты уродлив! Видимо, ты навсегда останешься в моей памяти таким — с этой твоей миной. Она меня всегда убивала. Я бы все же предпочла видеть на твоем лице иное выражение; у меня слишком много хлопот, чтобы еще и переживать из-за твоей недовольной физиономии. Ты же, надеюсь, не хочешь, чтобы я повесилась от чувства вины? Ты слышал, что сказала Хосефита: без тебя мне будет намного лучше. О, как же мне не хочется идти на твои похороны; не сомневаюсь, что придется ехать в одной машине с Родольфо и всю дорогу до Сакатлана терпеть его общество. Ты будешь лежать в своем гробу, навсегда освободившись от этого наказания, а мне придется его выносить. Возможно, до конца дней. Когда же все это кончится? Лучше бы я никогда тебя не знала. Ты ведь был таким неотразимым и вскружил мне голову, когда я была совсем девчонкой.

Как ты заставлял меня смеяться, какой вызывал страх! Когда у тебя было такое выражения лица, я всегда боялась. С таким лицом ты угрожал убить Лолу. Мне-то какое дело, так ты сказал. И так во всем. Ты лишь хотел со мной трахаться, будто ничего не произошло. Что, не вышло? И кто же в этом виноват? Ты хотел, чтобы я тобой восхищалась, не переставала о тебе думать, пока ты творил ужасы? Хотел, чтобы я всё это приняла. Кем ты себя возомнил? Что ты никогда не оставишь меня в покое и будешь мучить, что я несмотря ни на что буду следовать за мужчиной, которому и так посвятила столько времени, что всю жизнь буду заниматься твоими детьми и женщинами? Ты этого хотел? Какое тебе дело до того, что думаю по этому поводу я, правда? Как думаешь, я доставлю им удовольствие и заграбастаю себе все деньги, чтобы они заявили, будто всегда знали, что я расчетливая сучка?

Или ты думаешь, что я собираюсь остановиться на полпути и воспользоваться любезным предложением Фито? Нет, Андрес, я собираюсь бросить клич и спросить, кто желает приобрести этот безобразный дом, кто претендует на те ранчо в горах, кому нужен дом в Санта-Хулии, а кому — в Ла-Мандарине, кому передать твой пай в совместном бизнесе с Хайсом, а кому — подпольное производство спирта; кому — арену для боя быков, а кому — кинотеатры и акции ипподрома, кому — большой дом в Мехико, а кому — твоих девочек. Ведь все это осталось без хозяина, Андрес, и все это нужно куда-то деть. Не беспокойся, я не собираюсь отнимать у твоей Ольги ее ранчо в Веракрусе, а у Канде — дом в Тесьютлане.

Я все же не сумасшедшая, мне не нужны чужие дома. Я хочу иметь свой собственный — не такой огромный, как этот; хочу, чтобы мой дом стоял на берегу моря, и я слышала рокот волн; хочу быть в нем хозяйкой, и чтобы никто мне не приказывал, не руководил и не критиковал. У меня будет дом, где я смогу вспоминать о счастливых минутах. О твоем смехе в тот далекий вечер, о наших верховых прогулках, о том дне, когда мы сели в «форд» и на полной скорости помчались в Мехико. Это была наша первая поездка в Мехико. О той ночи, когда ты сказал: «Позволь мне тебя раздеть» и начал медленно снимать с меня одежду, а я смотрела на тебя, пока не осталась совершенно голой. С тех пор я всегда смотрела на тебя с благодарностью.

Я дрожала от холода и еще оттого, что мне стыдно было стоять голой посреди комнаты. А потом ты стал сосать мои губы, подталкивая меня к кровати и шепча: «Как ты прекрасна!», как будто в первый раз меня видел, как будто мы прежде никогда не делили постель. А потом я вывернулась и скользнула под простыни со словами: «Все, Андрес, я спряталась, и ты меня не найдешь!» Тогда ты тоже забрался под простыни и коснулся пальцем моего пупка. «Что ты хранишь в этой пещерке?» — спросил ты, а я ответила: «Это тайна». И мы с тобой всю ночь искали эту тайну — помнишь, Андрес?

А теперь я предвкушаю, как буду спать одна, и мне не придется перелезать через твои ноги и слушать твой храп. Мне стоило бы пойти спать, но я хочу поехать в Сакатлан. Да, я ненавижу это место, где всегда идет дождь, где столько закоулков и буераков, но я хочу видеть, как люди стоят у дверей своих домов, желая посмотреть на тебя мертвого, убедиться, что ты наконец-то умер. Хочу посмотреть на твоих работников, на тех, кто растит твой хлеб и пасет твой скот. Теперь они счастливы, сегодня вечером они будут пить фруктовый ликер и радоваться нашему горю. «Вон идет вдова, — скажут они. — Ишь, повесила нос! Пришла пора платить по счетам. Старый трухлявый гриб, козел, ворюга, убийца». «А ведь он милый», — скажет кто-то. «Совершенный безумец», — ответит донья Рафа, подруга твоей матушки. Ей уже сто двадцать лет, и она сможет посмотреть на тебя лишь из своего инвалидного кресла. «Полный безумец, — скажет она. — Я всегда говорила Эрминии, что ее мальчик не в своем уме».